В середине прошлого века, до своего переезда в крытый павильон в 1980 году, Житний рынок занимал место будущей автостанции «Подол». Долгие годы он являлся одним из главных торговых центров нашего города. Способствовали этому его территориальное расположение вблизи Речного порта, особенное отношение к нему подолян и та роль, которую он начал играть в Киеве после закрытия Евбаза в 1947 году.
Тогда ещё открытый рынок состоял из двух половин. Он представлял собой торговые ряды, окруженные деревянными галантерейными рундуками. От них раздавался неповторимый запах, сочетающий в себе ароматы кожи, мыла и различных кремов, знакомый многим подолянам того времени.
Но особое место на этом рынке с учётом определённой этнической составляющей Подола и единственной, действующей в тот период городской синагоги, занимал резник (на идыше шойхет), владеющий сложным искусством кошерного убоя животных. Звали его Меир Левинзон. Это был коренастый, достаточно крепкого телосложения и невысокого роста мужчина около 60 лет.
Меир прожил сложную жизнь,тесно связанную с той исторической эпохой, в которую он жил. Родился он в маленьком еврейском местечке в Украине в десятых годах двадцатого века. Семья его была многодетной, дружной и работящей. Отец был местным кузнецом, умевшим ковать подковы, плуги, бороны и другие необходимые в сельской местности изделия. Он был единственным кузнецом в округе и обеспечивал своей продукцией несколько окрестных сел. Работал отец добросовестно, люди его уважали и любили. По мере взросления его сыновья последовательно включались в семейный подряд и начинали посильно помогать отцу на кузне. Меир также не был исключением. Правда, делать это они могли вечером, так как до этого времени с раннего утра находились в местном хедере, представляющем собой еврейскую религиозную начальную школу. Кроме того, им не чужды были другие, привычные в сельской местности, работы. Умение трудиться и знание особенностей сельского быта помогло впоследствии выжить Меиру в годы Второй мировой войны, но об этом позднее.
Тяжёлым воспоминанием детства остались еврейские погромы гражданской войны. Как известно, погромами не брезговала ни одна из воюющих сторон, в том числе и Первая конная, возглавляемая будущим маршалом Буденным. На словах все погромы осуждали и даже демонстративно наказывали «стрелочников», но на деле на многое закрывали глаза. Причиной был не какой-то там зоологический антисемитизм местного населения. Народы не одно столетие жили вместе и яркой ненависти между ними не было. Мотивы, на мой взгляд, были банальные, материальные. В условиях гражданской войны остро ощущалась нехватка продовольствия и всего самого необходимого. Воюющую армию нужно было содержать, надлежащего ресурса для этого не было, вот и разрешалось негласно «пощипать евреев», а кого ж ещё, не своих же?
Во время одного из таких погромов семью и маленького Меира спасла находчивость матери. Она порвала пуховые подушки, разбросала по квартире перья, специально порезала палец, вымазала кровью лицо и спрятала в подвале детей. Погромщикам она со слезами объявила, что у неё уже были и все забрали. Второй раз семью Меира спрятали на хуторе местные жители, уважавшие его отца.
После окончания гражданской войны, благодаря введению советской властью всеобщего равного и бесплатного образования, Меир закончил семилетку и переехал учиться в Киев, в ремесленное училище. Там он получил специальность токаря и пошел работать на завод. Семья его также переехала в город. Это позволило пережить ей голод в Украине в 1933 году, когда, как известно, более всего пострадало именно сельское население.
В конце 30-х Меир женился, взяв в жены дочь давнего друга его отца красавицу Ревекку, заканчивающую бухгалтерские курсы. До войны Ревекка родила Меиру двоих детей, мальчика и девочку. Казалось жизнь наладилась и все страшное позади. Рядом красавица жена, подрастают хорошие детки, пришли какие-то достаток и стабильность.
Но тут грянуло 22 июня 1941 года, Меир ушёл на фронт. Ревекке с детьми и семьёй мужа удалось эвакуироваться в Астрахань. Ехали в теплушках. По дороге бомбили. Бомба попала в впереди идущий вагон, там никто не выжил, а семья Меира уцелела. В Астрахане они жили в землянках вместе с другими эвакуированными. Там смерть от инфаркта пришла к отцу Меира. Ко всем напастям почти все дети в этой землянке заболели корью, в том числе и дети Меира. Из десятка выжили лишь они и ещё одна девочка. Но приблизился фронт. Пришлось эвакуироваться дальше в Киргизию, где семья и находилась до освобождения Киева.
Меир же попал в окружение под Киевом, был заключён в Дарницкий концлагерь. Ужасы этого концлагеря описывать не буду, желающие могут найти кучу документальных свидетельств. Заключенных было так много, что некоторых, у которых объявлялись родственники, фашисты выпускали. Многие украинские женщины приходили чтобы не только найти своих родных, а просто передать еду голодающим заключённым и даже кого-нибудь освободить, как, якобы, своего родственника. Одна из таких женщин решила помочь Меиру. Почему она его выбрала-загадка. Она смело заявила, что среди заключенных находится «її брат Дмитро» и она просит его освободить. Меир не был похож на еврея, имел окладистую бороду, знал «отче наш» и другие православные молитвы, размашисто крестился и вполне походил на украинского селянина.
После освобождения Меир поселился на хуторе у зажиточного крестьянина, на которого батрачил несколько месяцев. Это позволило ему выжить. Вот, где и пригодились навыки сельского быта, усвоенные в детстве! Но жить под оккупантами не хотелось. Меир решил перейти через линию фронта. Под покровом темноты, где ползком, а где бегом, он очутился на нашей стороне и сразу же попал в руки СМЕРШ.
Его рассказам о еврейском происхождении и то, что он не шпион, на слово никто не поверил. Меир попал в фильтрационный лагерь. По сравнению с Дарницким тут было чуть лучше. Спали в бараках, а не под открытым небом, ели баланду. Чтобы поместиться на нарах все спали плотно на одном боку, носом к спине впереди лежащего. Переворачивались на другой бок также все одновременно.
Проверка установила личность Меира, подтвердила его еврейское происхождение и сняла подозрения в шпионаже. Через несколько месяцев Меира освободили и даже разрешили поехать к семье в Киргизию. Радость встречи была омрачена известием о смерти отца, но Меир был благодарен Всевышнему, что он сохранил всех остальных его близких в этой мясорубке. Через месяц Меира снова призвали. Он очутился на Сталинградском фронте. Ожесточенность схватки была неимоверной. Казалось, что горела сама земля. Во время взрыва зажигательной бомбы Меир получил ожог левой руки. Хирурги сотворили чудо, руку не ампутировали, но пластика кисти до конца не удалась. Пальцы оказались срощенными на уровне основных фаланг, а подвижными остались только средние и концевые фаланги. Меир дошёл до самого Берлина и живой вернулся домой к семье, которая к тому времени уже вернулась в Киев и поселилась в подвальном помещении на Евбазе.
Во время войны чудесным образом Всевышний сохранил самого Меира и его семью. Меир решил, что это знак свыше и обратил свой взор к Нему!
В 1945 году была возобновлена работа синагоги на улице Щекавицкой, прекращенная в 1929 году. Меир сразу же начал её посещать. Он истосковался за еврейской духовной жизнью, которой не жил более двадцати лет. Меир вспомнил свою молодость, учёбу в хедере и уроки по изучению Торы. Он стал активно соблюдать шаббаты, Божьи заповеди настолько, насколько это было возможно, отмечать праздники, молиться и изучать Тору. Но это ему казалось недостаточным, он хотел реально служить Всевышнему и славить Его в благодарность за спасение своей семьи.
В беседе с главным тогдашним ребе этой синагоги Ицхаком Шехтманом он спросил, как ему послужить Господу?
Ребе посмотрел на Меира внимательно и сказал, что важной составляющей еврейской духовной жизни, без которой не может существовать ни одна настоящая община являются соблюдение законов кашрута, а для этого нужен шойхет, осуществляющий правила кошерного убоя животных. Ребе объяснил, что быть шойхетом очень почётно, что им может стать не каждый, а глубоко верующий человек, знающий Тору и специально этому обученный. Он предложил стать им Меиру, как одному из немногих настоящих верующих евреев Киева. Ребе предложил пройти специальное обучение у нынешнего шойхета Житнего рынка, который уже стар и с трудом справляется со своими обязанностями. Меир с радостью согласился, взялся за учёбу и через год получил специальный диплом с подписью ребе. Его наставник передал ему в наследство специально наточенный словно бритва нож-халиф. С его помощью нужно было точным движением рассечь животным, а на рынке ими являлись в основном птицы, нужные жилы. При этом животные не только должны были испытывать минимум мучений. Их вытекающая кровь не должна была просочиться в мясо и сделать его некошерным.
И вот Меир приступил к этой почётной работе на Житнем рынке. Работа его была действительно популярной. Настоящие хозяйки, независимо от национальной принадлежности, всегда особо ценили свежеубиенную базарную птицу и выстраивались к нему в очередь.
Шли годы, Меир по–прежнему добросовестно трудился шойхетом, ходил в синагогу и старался соблюдать еврейскую жизнь согласно Закону в рамках советской системы. Но тут в Израиле грянула Шестидневная война. Накануне казалось, что страна обречена. Окружающие Израиль арабские соседи, вооружённые современным советским оружием и имея превосходящие силы, готовились его уничтожить и сбросить в море. Но случилось чудо. Израиль за шесть дней полностью разгромил армии трех государств и в три раза увеличил свою территорию. Мир ахнул, а евреи СССР воспряли духом. Их переполняла гордость за свой народ и свою маленькую страну, умеющую за себя постоять.
С этого события начались рост национального самосознания и первая волна эмиграции евреев из СССР. Меир воодушевился и загорелся идеей эмиграции. Но его семья была против. Он решил ехать сам. Меир был уверен, что в таком случае все поедут следом, а он создаст им благоприятные условия, приехав раньше. Меир начал тщательно готовится, обучил нового шойхета и в 1973 году эмигрировал.
Семья, однако, следом не приехала. Меир работал на разных работах, имел скромный, но приемлемый достаток, присылал родне посылки, писал восторженные письма, все надеясь воссоединиться, но увы. Ничего не менялось.
В тот трагический день он шёл на работу. На одной из улиц Бат-Яма, он не заметил несущийся на большой скорости автомобиль, а возможно просто задумался о другом. Смерть наступила быстро. Его работодатель похоронил Меира за свой счёт на городском кладбище в Холоне, где он обрёл вечный покой.
В публикации использованы реальные истории жизни близких мне людей.
Киев – 2019