…-и вот эта вторая жена тоже умерла через полгода. Вот! И тогда он поженился на третьей…
Мы стоим у ресторана «Столичный». Мы – это будущая Милен Демонжо – Данка (театральный), потенциальный Роки Марчиано – Витя Кантри (инфиз), и некто с весьма туманными перспективами, по прозвищу Обер – ваш покорный слуга.
Те двое – через не так уж и много времени дипломированные специалисты с корочками о высшем образовании. А я заурядный машинист сцены в одном из не менее заурядных киевских театров, жду, когда наконец-то отловят и упекут в армию. Но они меня слушаются. Потому что я Обер. Ну, и ещё почему-то, почему не знаю.
Уютную октябрьскую морось сменяет мелкий дождь. Мы с Кантри поднимаем воротники плащей. Данке не до погоды, она продолжает:
…И ровно через полгода эта тоже, бац! – умирает. Ладно…тогда он поженился на четвёртой…
– «женился» автоматически поправляю я.
Данка упрямо выпячивает подбородок: -Поженился на четвёртой. Проходят полгода – капец чувихе! Но она успела заявить в поликлинику и ментыловку. Тогда его взяли, просветили там на рентгене, обследовали всего, смотрят – а у него какой-то ген лишний, из-за которого каждая женщина что с ним была через полгода крякает. И знаете, что с ним сделали?? – (здесь Данкины глаза становятся круглыми),
-Усыпили? – роняю я, вглядываясь в размытые абрисы снующих по мостовой «Волг».
-Нет!!! – Данка торжествует, глаза у неё снова как у лисицы – нет! – Его вылечили, вырезали этот ген и он снова женился. И эта, следующая уже преспокойно себе попала под машину. Гы.
Я только пожимаю плечами – даже меня иногда берёт оторопь от Данкиных импровизаций. Что говорить о других.
– Вот же дура!! – взрывается молчавший до сих пор Кантри, – какая поликлиника, какой ген, шо вырезали? Что ты нам тут чешешь…дура!
-А ты жлоб! Жлоб, жлоб, кугут дымерский, жлоб…
– Дура!
Ракша и Шер-хан.
-Хорош вайдотить на весь Крещатик – я слегка повышаю голос, – главный сержант Бойко не дремлет!
-Они угомоняются, обменявшись напоследок беззвучными, но выразительными артикуляциями у меня за спиной.
Напротив тормозит такси. Наконец-то.
К нам, прикрывая голову от дождя ветровкой, бежит Медовар. Это и фамилия и кликуха. Он сборник союза по водному поло, плейбой и любимец женщин. Особенно, когда разденется в Гидропарке до фирменных плавок Speedo. Да и в одежде тоже. А ещё он наш товарищ. Мы все ровесники и товарищи, и друг за друга горой. Даже Кантри с Данкой.
-Привет, фарцота, золотая рота! Данка – поцелуемся?
-Свободен.
-В общем, так. Обер, зырь – тут талоны, за октябрь, мои, Женькины и Паши Брыля. Всего 85 штук. Нам по 50 коп. Продадите, принесу ещё. И вот две плиты 10cc, как обещал. Атлантик. Которая чуть пильнутая -двадцать пять. Вторая – за сорок.
-Не-а. Двадцатка и тридцать пять.
-Deal! – Медовар дарит нас белозубой улыбкой, он доволен – всё, короче, погнал, на тренировку опаздываю.
И, шлепая по лужам убегает в сторону «Динамо». И уже больше не появляется в этой истории.
Я гляжу ему вслед, попутно ловя ртом прохладные капли. Я люблю, когда дождь. Как писал Богомил Райнов «Нет ничего лучше плохой погоды».
Затем оборачиваюсь к своим и торжественно изрекаю:
-Пора работать. Дети мои, все, кто верит в меня за мной! Обед начинается.
И мы возвращаемся к «Столичному».
Дождь почти утихает.
За час сбагриваем большую половину из переданных Медоваром талонов на комплексные обеды здесь, в ресторане. Сборникам их выдают бесплатно, при том, что номинальная стоимость 1р.50 коп. (к тому же не всегда купишь). Мы толкаем по рублю. Данка не участвует – она барражирует неподалёку, время от времени поднося новую ленту. Как верная боевая подруга патроны в кино про фашистов. Ну, и принимает выручку. А ещё через двадцать минут принимают нас самих. Я, вовремя сообразив, в чем дело, успеваю выскочить на улицу – и уже оттуда меня за шиворот втаскивают обратно в вестибюль. Но поздно. Идущая было навстречу Данка резко разворачивается (на ней вмиг невесть откуда дикого цвета беретка и круглые очечки в проволочной оправе) и, цокая каблучками, стремительно удаляется в противоположную сторону. В кожаной, тиснёной арфами папке для нот оба винила, деньги и почти все не проданные нами талоны. Умница девочка – фиг им, а не 10сс.
Нас с Кантри удерживают четверо. Все в штатском, дружинники. Кантри вопросительно смотрит в мою сторону – Обер?
Мне известно, что он способен растасовать парней по углам за считанные секунды, как бильярдные шары в лузы. Но я отрицательно качаю головой. Потому что точно знаю – главный сержант Бойко уже где-то здесь, и ждёт именно того, что собирается сделать Кантри. Прием не новый. Он часто пускает перед собой людей не в форме, надеясь потом пришить «хулиганку». Ну, в смысле статью 206 УК УССР, часть вторая.
Уверен, его триумфальное появление не за горами.
Так и есть. Через пару минут главный сержант Бойко в сопровождении двух пэпээсников торжественно входит в вестибюль и, соблюдая установленную собой же традицию, веско отчеканивает, отдавая честь зеркалу: -главный сержант міліції Петро Ілліч Бойко! – с ударением на последнем слове. Простенько и со вкусом.
-Завидев кровного врага, Кантри рефлекторно дергается в руках дружинников.
-Стій, вовцюра, не тікай, – главный сержант Бойко доволен произведенным эффектом. Он вообще очень тщеславен. – А шо мы тут делаем, а?
-Девушек ждём – я отвечаю, как могу спокойно. Пообедать решили – вот, и талоны есть…как раз четыре.
-От и хорошо. Зараз розберемося, шо це за ожидания такие странные. А шо в карманах?
Лично прошмонав нас с головы до пят, и не найдя ни хотя бы десятка талонов, ни денег, ни даже завалящего кораблика шмали, главный сержант Бойко слегка увядает. Он задумчиво обходит вытянувшихся во фрунт дружинников, как бы борясь с желанием дать кому-нибудь из них в морду.
А затем резко разворачивается к нам, и взрёвывает медведем Балу:
-А ну, геть отсюда, паскудники!! Спекулянты шмаркаті! Ич, моду взяли, шляться без діла, батьків і страну позорыть. От я вам дам в следующий раз, як спіймаю!
-Следующего раза не будет Петр Ильич. Осознали! Честное комсомольское бла-ародное…
-Ото поиздевайся мені ще. Геть, я сказав!!!
В сущности, он неплохой дядька. В своём роде. Например, ничего никогда не подкидывает. Но рука у него тяжёлая. А тем более нога – получив каждый по пенделю, мы с Кантри пробками вылетаем под дождь. Пробегаем немного, от греха, останавливаемся и закуриваем – дабы сохранить лицо (по крайней мере друг перед другом). Главный сержант Бойко со свитой тоже выходит через две-три минуты. Не спеша, и даже вальяжно. Дружинники чуть впереди – мечутся и рыскают на невидимых поводках, вожделея похвалы и прощенья. Часто-часто дышат и разве что не вываливают язык и не делают стойку. Всё «казино» направляется к остановке двадцатки. Мы с Кантри издали делаем под козырёк. Главный сержант Бойко грозит кулаком, и больше уже не появляется в этой истории.
Мы идём в сторону центра. Данка ждёт в условленном месте, рядом с киоском «Каштан». Она тоже курит, ест мороженное и плюёт на дождь – как в переносном, так и в прямом смыслах. (у неё «Рейс», без фильтра). Очков и беретки, как не бывало – она снова леди. Или, скорее, мадемуазель.
Воссоединяемся и, дабы переждать пик фазы активности главного сержанта Бойко, уходим с Крещатика. По Свердлова вверх, через Пушкинскую на Ленина, ныряем в музей краеведения. Минут через сорок приходится убегать и отсюда – девяностокиллограмовый инфантил Кантри, катаясь по натертому до блеска паркету, с разбегу врезается в чучело меч-рыбы.
Обедаем с вином из-под столика в полуподвальной вареничной за ЦГ.
У Данки заскок, она отказывается за себя платить, потому что она дама. Между нею и Кантри делается бурная, но уморительная (поверьте на слово) сцена. Я веселюсь от души.
Потом, для полной страховки, решаем переждать ещё пару часов. Идём в кино, в «Дружбу», в зелёный зал. Смотрим «Встречу двух сердец» с Редфордом. Мне нравится, Кантри откровенно скучает, а Данка, глядя в экран, плачет, не вытирая слёз. Я смущённо отвожу глаза.
После сеанса выходим уже в темноту и по-хозяйски окидываем взором лежащий внизу многолюдный Крещатик. И остаёмся довольны.
-Всё – говорю я. – Можно. Гребём на Левка Дебелого к «Грампластинкам». Скинем плиты. Лучше б, конечно, на Балке, но завтра с Медоваром рассчитываться. Сутра.
Трогаемся. И тут же снова заряжает несильный мелкий дождь. То, что надо.
Данка брюзжит, дескать, ну их впредь, эти талоны. Генделя кот наплакал, а гембеля выше крыши. Пусть Медовар, если такой умный(?), сам и продаёт.
Я объясняю, что он не может. Его хлопнули месяца два как, чуть из сборной не выгнали. Вместо этого поперли из комсомола. Сгоряча. Затем опомнились и сказали написать заявление взад. Не комсомольцам в капстраны нельзя. И потом – не будет талонов, не будет и плит. Дружба дружбой, как говорится…
– Поняла, дура? – подытоживает Кантри. Слегка уязвлённая Данка в кои веки не отвечает – вместо этого, ни к селу, ни к городу, постепенно увлекаясь, начинает развивать очередной экспромт:
-А вот знаете, когда мы в ГДР ещё жили, один ватерполист утонул прямо во время матча. И никто даже не заметил. Тайм кончается, они смотрят, что такое?! – игрока не хватает! Они давай нырять, смотрят…
-Вот же дура притыренная!
-Жопе слово не давали. Рот закрой, жлобяра!
-Дура и есть. Психованная. Лечиться надо!
Мы течём в толпе по вечернему расцвеченному Кресту и его огни становятся ярче, потому что мы – его ток. Я, командор Обер по обычаю впереди, эти двое чуть сзади. Собачатся и кошатятся до хрипа, но друг без друга не могут – как плюс и минус. Вечный боец по жизни Кантри и цыбатая красавица Данка. Нам всем по двадцать лет. Дождь всё сильнее, но по фиг. Крещатик кончается. Мы уже миновали «Пропагандист» – осталось пройти совсем немного. Обе плиты группы 10cc будут загнаны примерно через двадцать минут, по полтиннику каждая (царапину не заметят).
Ещё один квартал позади.
Наши силуэты едва угадываются где-то в районе «Сяйва». Мы уходим всё дальше, и дальше. И дальше. И растворяемся во времени и моей памяти. И больше уже не появляемся в этой истории.