Воспоминания моего отца Петровского Валентина Васильевича, полковника запаса. Публикуется впервые.
ПРИЗЫВ В АРМИЮ
В армию меня призвали осенью 1940 года в возрасте 18 лет после окончания средней школы. Уже ходили слухи о предстоящей войне, но мы верили официальной версии, что ‘‘встретим врага могучим ударом’’, ‘‘своей земли не отдадим и пяди’’ и в случае нападения воевать будем на чужой территории. Я собирался честно отслужить два года и заняться выполнением своих планов на ‘‘гражданке’’. Вероятно, я, как и все молодые люди, слегка преувеличивал возможности свои и своей страны. Моим планам не суждено было сбыться.
Служить меня направили в 56 корпусной артиллерийский полк резерва главного командования. На вооружении полка были 152 мм пушки, гаубицы, предназначавшиеся для обстрела передовой и ближнего тыла противника дальностью до 17 км. По тем временам это было современным и грозным оружием. Попал я в разведвзвод батареи радистом. Радиотехника тогда была другой. На вооружении были рации 6ПК весом 16 кг, которые носились на спине как ранец. Солдаты шутили: ‘‘6ПК трет бока’’. И это было близко к правде. 6ПК в походе терли не только бока, но и спину и плечи.
Наш полк расположили на окраине г. Витебска в так называемых ‘‘Красных казармах’’. Условия службы были довольно суровы. Казармы переполнены. Один раз в неделю был введен ‘‘сухой день’’, когда вместо хлеба давали сухари и горячую пищу из концентратов. По территории полка рядовому составу разрешалось перемещаться, например, в полковой магазин за булками или махоркой, только бегом. Несмотря на большие морозы, зимой на утреннюю зарядку выходили в нательных рубашках. Два-три раза в месяц объявлялась тревога. Мы шли за тракторами ускоренным шагом 8-15 км. и занимали боевые позиции, отрывали окопы в снегу. Одетые в легкие шинели, хлопчатобумажное белье и форму х\б., кирзовые сапоги на ногах – мы находились в лесу или открытом пространстве, несмотря на большие морозы, по несколько часов. Мы научились сочувствовать лесным зверюшкам, которые не имеют теплой зимней квартиры.
Слухи о войне приобрели реальные формы. Нам выдали ‘‘смертные паспорта’’ – пластмассовые тюбики с вложенной в них промасленной бумажкой с указанием фамилии, номера части и домашнего адреса владельца. В наш округ стали прибывать дивизии из Сибири и с китайской границы. Назывались сроки начала войны: май-июнь. Сейчас уже известно, что советские войска к началу войны превосходили немецкие по количеству танков. Самолетов и некоторых видов другого оружия.
ВОЙНА. БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
И все-таки война началась для нас неожиданно. В соответствии с мобилизационным планом, наш полк разделили на две части. Нашу часть вывели на боевую позицию и пополнили составом из запаса. Запасники солдаты и офицеры переодевались в военную форму прямо в лесу и бросали свою гражданскую одежду в кустах до лучших времен.
Развернувшись в боевые позиции, полк выслал разведку. Предполагалось, что впереди нас находятся мото-механизированные дивизии, которых мы должны были поддерживать своим огнем. Разведка вернулась скоро. Впереди нас не было ни мотодивизии, ни пехоты… Впереди нас были немецкие танки. Вскоре на холмистом противоположном берегу реки показались немецкие танки. Полк сделал по ним несколько выстрелов. Но тяжелые, неповоротливые пушки-гаубицы не были приспособлены к стрельбе прямой наводкой по быстро движущимся целям. Танки скрылись за холмом. Прилетела ‘‘рама’’ – двух фюзеляжный немецкий самолет-разведчик и долго кружился высоко над нами. Средств зенитной защиты у нас не было. В воздухе над нами повисли белые облачка разрывов бризантных снарядов. Мы с интересом смотрели. Это напоминало феерверк. Но это была пристрелка. ‘‘Рама’’ улетела, а нас накрыли разрывы снарядов немецкой артиллерии. В воздух взлетели земля, боеприпасы, части человеческих тел. Полк был разгромлен, не вступая в бой. Это было мое первое боевое крещение. Оно научило меня многому.
Остатки полка соединили с остатками других полков и отправили под Смоленск. Здесь были тяжелые бои. Немецкая авиация господствовала в воздухе. Были случаи, когда ‘‘мессершмиты’’ гонялись за отдельными людьми. Свидетельствую, что и в этом бою, и в последующих, в которых мне пришлось участвовать, наши солдаты и офицеры сражались серьозно, самоотверженно, без принуждения.
КОНТУЗИЯ
Под Смоленском меня контузило волной от разрыва авиабомбы. Попал я в госпиталь, расположенный в селе Старая Рачейка под Сызранью. Я не помню фамилии врачей, но с благодарностью вспоминаю их самоотверженный труд и отеческое отношение к нам, молодым ребятам, попавшим в беду.
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНАЯ РАЗВЕДКА
Советская армия несла значительные потери, в том числе и в командном составе. После госпиталя меня, имевшего среднее образование и ‘‘опыт войны’’, направили в Рязанское артиллерийское училище, ускоренный курс которого я окончил и был выпущен в звании лейтенанта артиллерии. Направлен я был в дивизион аэростатических наблюдений, в задачу которых входило вести разведку и корректировать огонь артиллерии. Состав дивизиона был молодой и дружный. С теплыми чувствами я вспоминаю своих товарищей по фронту – Федора Басарева, Яна Покрошинского, Анатолия Сельдешева, Любу и Юру Полуэктовых, Василия Трухана, у которого после войны, не имея своего жилья, гостевал в доме на Трухановом острове.
Остаток войны я провел в воздухоплавательной разведке.
Запомнились следующие эпизоды. Осенью 1943 года отряд стоял под Старой Русой в трех километрах от передовой. Кругом лес и болота. Машины передвигались по специальным настилам – своеобразным рельсам из бревен. С высоты 600-1000 м., на которую поднимали аэростат, с помощью оптических приборов мы видели территорию немцев на 12-20 км. в глубь. Днем поднимали и по требованию артиллерии корректировали огонь по знакам разрывов.
Почему то немцы нас не любили. Они выделили специально два орудия, которые, как только мы поднимались днем, вели по нам огонь. Мы хорошо знали их координаты, но подавить не могли. Дороги развезло, боеприпасы подвозились трудно, резервы боеприпасов использовать не разрешали. Было, в общем, не приятно стоять на высоте 700-800 м. в корзине, сплетенной из ивовых прутьев, видеть вспышки стреляющих орудий и гадать – попадут в тебя или пролетят мимо. В общем, мы маневрировали, и немцы попадали в нас не очень часто.
Хуже было с ‘‘мессершмитами’’. Они применяли такую тактику – два ‘‘мессершмита’’ за облаками не заметно заходили нам в тыл, разворачивались и с тыла атаковали один – аэростат, другой – наземный расчет.
Однажды под такую атаку попал и я. Аэростат загорелся, а горит он с температурой 2000 градусов. Я получил команду прыгать. В таких случаях полагалось выполнять затяжной прыжок, т.е. не открывать парашют в течение нескольких секунд, иначе парашютиста могут накрыть горящие остатки аэростата. Я приземлился на поляне довольно удачно. Миновав острые как иголки верхушки срезанных снарядами берез и поверхность болот.
Зимой 1943 года наш отряд перебросили северней в район Ново-Сокольники, Невель, Наева. Здесь ожидали крупной операции. Жили в лесу. Палатки ставили на метровый слой снега. Настилали хвою – это была кровать. За ночь самодельная печка с ‘‘головой’’ утопала в снегу. Командованием была поставлена задача выяснить характер и направление передвижения немецких войск в ближайшем немецком тылу. Мы поднимались днем и ночью. Получалась такая картина. Днем передвижение было в одном направлении, ночью – более мощное и в другом. Дороги были плохие и водители не могли не включать фар. По их вспышкам мы и определяли направление движения и примерную численность и состав движущихся колонн. Наши данные расходились с данными дневной разведки. Параллельно с нами работал отдел разведывательной авиации прибалтийца капитана Коха.
Нам приказали доставить разведматериалы и карты в штаб дивизии на самолетах Коха. Возле нашего отряда Кох мастерски посадил свой ‘‘кукурузник’’ на маленькую заснеженную поляну. Мы поздоровались, я сел, и самолет поднялся, цепляя лыжами по верхушкам кустов. На бреющем полете подлетели к заснеженному селу, где размещался штаб дивизии. Село, кусты, поля. Людей и машин не видно – маскировка. Мы выбрали ровную площадку и развернулись для посадки. Из ближайших домов выскочили военные, размахивая руками: ‘‘Запрещают садиться, боятся демаскировки. Сядем!’’ – сказал Кох. Самолет сел. Мы огляделись. Самолет стоял на ровной площадке, огороженной проволокой, на столбах читаем предупреждающие надписи: ‘‘мины’’. Мы сели на минное поле! Давай разворачивать самолет. С большим трудом мы занесли хвост самолета и взлетели по собственным следам лыж самолета. Мины не взорвались.
Наши разведданные подтвердились. За посадку самолета на минное поле капитан Кох получил выговор. А за разведку – орден.
ПЕРВЫЙ БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ
Весной 1944 года наш отряд срочно погрузили в железнодорожный эшелон. Поезд направился на юг. Мы поступили в распоряжение командования Первого Белорусского фронта. Готовилось большое наступление. Отряд занял боевые позиции вблизи села, название которого, к сожалению, не помню.
В день наступления артподготовка началась ранним утром. Она была настолько мощной, что низкие редкие облака колебались волнами, отражая залпы орудий. Немцы стали отвечать. В штабе нашего отряда зазвонил телефон. Я как сейчас помню дрожащий от напряжения и нетерпения голос: ‘‘Немецкие снаряды ослепляют. Немедленно поднять аэростат, засечь и подавить немцев!’’ Аэростат, конечно, немедленно подняли. Нам повезло: удалось быстро засечь стрелявших по командному пункту армии немецкие батареи, и вместе с артиллеристами принять участие в их подавлении. Справились мы с этим довольно быстро.
За эту операцию артиллеристам и личному составу нашего отряда были вручены ордена и медали.
ШТУРМ БЕРЛИНА
Мне пришлось участвовать в штурме Берлина: вести разведку с воздуха и корректировать артиллерию. С воздуха Берлин выглядел как серая громада, пораженная многочисленными очагам пожаров.
Второго мая 1945 года война закончилась. Нельзя забыть чувство радости, ликования, счастья. В Берлине я оставался еще до марта 1946 года.
ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ
В марте 1946 лет года я демобилизовался в звании капитана в возрасте 24 лет. Я честно воевал и за участие в боях был награжден тремя орденами. Меня не хотели демобилизовать. Я был молодой капитан, имеющий опыт войны, но я был по горло сыт кочевой жизнью, стрельбой, войной и армией. Я мечтал демобилизоваться, уехать в глухое украинское село и наняться сторожем в фруктовый сад или на любую должность в хлебопекарню: там всегда тепло и есть хлеб. Увы, этим мечтам не суждено было сбыться.
ВЛАДИМИРСКАЯ ГОРКА
Получив в марте 1946 года демобилизацию в Москве, я решил ехать в Черновцы как маленький и красивый город. Направляясь в Черновцы, я проездом оказался в Киеве.
11 апреля 1946 года я вышел на Владимирскую горку. День был ясный. Через дрожащий теплый весенний воздух моему восхищенному взору открылась гладь Днепра и бескрайние просторы левого берега. Сквозь раскрывшиеся почки кустарников проглядывались первые несмелые зеленые листочки. Я был заворожен и полон надежд.
Так на Владимирской горке 11 апреля 1946 года я принял решение начать новую мирную жизнь в Киеве.