Дядя Сюка

Как я уже упоминал в моём первом воспоминании, первые семь лет моей жизни прошли в коммуналке на улице Гоголевской в Киеве. Нашими соседями была семья Ивановых. Глава семейства, Александр Петрович, был инвалидом гражданской войны. У него было прострелено колено и нога не сгибалась. Как говорил Влентин Гафт в своей эпиграмме на  Зиновия Герда, он был коленонепреклонённый. Злые языки утверждали, что ранение своё Александр Петрович получил сражаясь по другую сторону баррикад, и якобы сама его супруга как-то, кому-то это рассказывала. Но не думаю, что бы это было правдой. Хотя на дворе стоял пятьдесят девятый год, хрущёвская оттепель, осуждение культа личности и прочая и прочая, делать такие вещи достоянием общественности ни кто бы не стал.
Как было имя-отчество жены Александра Петровича, я не помню и спросить, увы, не у кого. Как говорится, иных уж нет, а те далече… Да что там, никого уже нет. Она звала его Шуркой и я по соседски, тоже называл его дядя Сюка.
Дядя Сюка был холодным сапожником. Наверное, молодому поколению незнакомо это словосочетание, по сему считаю своим долгом объясниться.
Не смотря на построенный с горем пополам, социализм и обещаный Никитой Сергеевичем, через двадцать лет коммунизм, в СССР была небольшая прослойка людей работающих по патенту. Как сказали бы сейчас, частных предпринимателей, ФОПов. Как правило, такие патенты выдавались инвалидам, не имеющих возможности трудиться на предприятиях. Это были портные, зубные техники и сапожники, называемые, холодными. Видимо в отличие от трудившихся в ателье горячих.
Интересная штука человеческая память. Что-то важное можно забыть напрочь, а какой-то не стоящий внимания пустяк, врезается на всю жизнь.
Эпизод, о котором я хочу рассказать, наверное одно из первых, если не первое моё восроминание.
Было мне года два. В садик меня ещё не определили, и я очень любил ходить к дяде Сюке в гости. Тусоваться у него, как сейчас бы сказали.
Александр Петрович работал сидя у окна, положив несгибаемую ногу на специяльный табурет и прижав к ней здоровой ногой сапожную лапу. Рядом с ним стоял небольшой столик, уставленый коробочками со всякими вожделеннными для ребёнка сапожными мелочами: подковками, набойками, каблучками и главное разнокалиберными сапожными гвоздиками, или как я говорил “гобзиками”.
Дядя Сюка зажав в губах дюжину гобзиков и водрузив на лапу очередной башмак, ставил один на намеченное место, слегка надавливал, после чего гобзик уже не падал и прицелившись, одним ударом молотка вгонял его в набойку.
Это было восхитительно! Наверное тогда я мечтал стать сапожником. Точно не помню. Я изучил все его приёмы, теорию знал назубок.
И вот наступил день, когда я решил свои теоретические знания применить на практике.
Ходил Александр Петрович в белых войлочных сапогах-бурках, что весьма облегчало мою задачу. Выбрав подходящих размеров гобзик, я слегка воткнул его в район большого пальца лежащей на табурете ноги. Дядя Сюка моих манипуляций не замечал. Я взял молоток двумя руками и прицелившись, лихо с одного удара, забил гобзик в ногу ничего не подозревающего Александра Петровича.
Раздался дикий крик. Дядя Сюка подпрыгнул как раненый зверь. Наверное он что-то говорил, но моя детская память, к сожалению, не сохранила его монолог.
На крики мужа из кухни прибежала его жена. Она попыталась стащить сапог, но не тут-то было. Сапог был прибит к ноге на совесть.
Общими усилиями, при помощи клещей гобзик был вынут и сапог снят. Отчётливо помню, что был весьма удивлён, почему дядя Сюка так кричал, если на большом пальце ноги, около ногтя была одна маленькая красная дырочка.
Понёс ли я заслуженное наказание за содеянное? Наверное да, но в гости к дяде Сюке ходить продолжал, вот только к гобзикам меня больше не допускали.
А сапожником я так и не стал…