Трущобы

В детстве меня всегда манили старые Подольские трущобы — дома, покорно ждущие своей очереди, исполнения приговора, неумолимой участи уйти под снос. Основное время реставрации и демонтажей пришлось на середину ´80-х и переплелось с сухим законом, введённым в те же годы. В этих домах часто можно было встретить неопрятных мужчин, соображающих на троих, пьющих преимущественно одеколон, совсем реже — портвейн. Среди прочего ненужного барахла, оставленного прежними жильцами, в этих домах можно было встретить граненые стаканы, позыченные у автоматов с газированной водой и огромное количество пустых бутылочек — “фанфурей”, как мы их тогда называли, тары из-под выпитой парфюмерной продукции: «Русский лес», «Тройной одеколон», «Красная Москва», «Гвоздика», позже — «Тарзан». Все эти предметы издавали стойкий запах, перемешиваясь с запахом мочи и кала, ведь ни для кого не секрет — прохожий часто забегал в такие дома справить свою нужду. Все это перекликалось с историей, хранимой стенами этих надруганых, допотопных “старичков”, молчаливо ждущих своей кончины, пытаясь из последних сил передать нам зашифрованные послания прошлого. Мы с друзьями любили бегать по длинным деревянным коридорам и тайным комнатам родных трущоб, копаться в старом барахле, читать старые газеты, которыми были обклеены осеротевшие комнаты пустых квартир, зачастую встречая там ещё невыселенных жильцов, ждущих отселенческих ордеров; получали нагоняй от алкашей, чей покой мы смели нарушать, — «куда ж без этого».
Все это было для нас ежедневным приключением с очередной веселой историей. А запах сырости, с немного затхлым зловонным оттенком, смешанный с букетом одеколонов, стал для нас родным запахом детства.