Театр

Осенью семьдесят первого года Киевский театр оперетты переживал свои лучшие дни. Все билеты были распроданы задолго до предстоящих спектаклей. Да и распроданы ли? Они ушли по блату так и не добравшись до кассы, как самая ценная валюта. Огромное количество поддельных билетов продавалось спекулянтами втридорога. В здание театра люди пытались проникнуть всевозможными, часто немыслимыми способами. Например, через бойлерную. Экзальтированные девицы ничтоже сумняшеся вламывались через окно мужского туалета, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Толпа брала главный вход штурмом, выдавливая билетёрш. В зале не то, чтобы сидеть, стоять негде было. Вся киевская “знать”, далекая от театра, считала своим долгом побывать хоть на одном спектакле.
Что же вызвало такой ажиотаж? Ах да, я увлекся и забыл сообщить главное. В помещении Киевского тетра оперетты проходили гастроли Театра на Таганке. Привезли семь спектаклей. Мне удалось посмотреть все семь. Не спрашивайте, как, это отдельная история.
Ах, что это были за спектакли! На высочайшем уровне все – постановка, игра актеров, декорации.
Весь город был вовлечен в театральную жизнь. По городу днем ходили актеры Таганки, их узнавали. Я сам видел Любимова на Красноармейской. На предприятиях и в вузах шли концерты Высоцкого и других актеров театра.
Мне посчастливилось попасть на самый последний спектакль гастролей. Шли “А зори здесь тихие” Бориса Васильева. Я стоял в центральном проходе партера почти у самой двери. Посредине второго отделения верь из фойе открылась и вошел человек, оставив дверь открытой. Свет из фойе попадал в зал. Мой однокурсник, стоящий радом, отрывисто бросил: “Закрой дверь”. Человек тихонько прикрыл дверь и на цыпочках вернулся обратно. Это был Высоцкий. Мой приятель потом неделю рассказывал в институте, как он послал Высоцкого закрывать дверь.
После спектакля чествовали труппу театра. На сцене были все участники спектакля и почти все, кто сегодня в нем не участвовал. Ну и Любимов конечно. От киевской театральной общественности выступал Мажуга. Говорили недолго. А потом аплодировали. Долго, бесконечно. Зрители аплодировали актерам. Актеры аплодировали зрителям. Любимов стоял в центре. Я запомнил его взгляд. Он смотрел не на партер, взгляд его был обращен вверх, на последний ярус балкона, на дальнюю галёрку – там была его публика.