Локация 5. Ямская

Хроники мобильного телефона.
Локация 5. Ямская.
Я думаю, А.И.Куприн может быть доволен – той Ямской, которую он с таким талантом заклеймил в своем выдающемся произведении – кстати, экранизированном – больше не существует. Нет здесь больше ни самих домов терпимости – роскошных и не слишком, – ни связанной с ними инфраструктуры. И вообще ничего нет, даже приличного асфальта. А есть полуразрушенные трущобы над вздыбленной мостовой, неистребимый гнилостно-трупный смрад от закованного в коллектор ручья Ямка (того самого, в котором воспетые Александром Ивановичем жрицы любви устраивали постирушки), – а также трогательный блошиный рынок со своими неимоверно загорелыми и настолько же морщинистыми завсегдатаями. Вот, пожалуй, и все местные достопримечательности. И еще собаки – скандальнее некуда. И всё. А, нет – еще одна. Где-то ближе к началу улицы находится то ли промзона, то ли склад, с кирпичной будкой-дежуркой над сплошным бетонным забором. Так вот это – не достопримечательность. Достопримечательность напротив. Элегантное, многоэтажное офисное здание, совершенно немыслимое в здешней клоаке. Нечто абсолютно чужеродное – как, например, домик Дороти в стране Жевунов. Упомянутое здание и есть улица Ямская, 29 – штаб-квартира страховой компании «Алмазный фонд». Нам сюда.
О нашем приезде предупреждены. Отлично вышколенный, спортивного вида охранник (по всему видно настоящий профессионал) вызывает для Журбы лифт. И затем отправляет его на шестой этаж…вместе с Журбой, разумеется. На часах полдень.
15-45. Стира и Кантри в верхнем этаже кирпичной надстройки над забором промзоны, напротив офиса «Алмазного фонда». Режутся в замусоленные карты (оба в резиновых медицинских перчатках) – и от нечего делать треплются. Они ждут, когда выйдет клиент. Единственное окно, в которое они периодически выглядывают, дает прекрасный обзор, как внутренней территории здешнего хозяйства, так и центрального входа в интересующее их здание. В дальнем углу дежурки сломанной куклой валяется вырубленный надолго сторож. К подоконнику вплотную подтянута аккуратно застеленная койка. Подушка переложена в центр. Поверх одеяла Стирын телефон, на экране которого все так же победительно улыбающийся Гастон Беру. Рядом, в промасленной дерюге, снайперская винтовка Драгунова, снабженная массивным оптическим прицелом. В основном, разговор вертится вокруг неё. Впрочем, не только:
– Письмо! – это Кантри говорит – раскладывая поперек подушки три карты одной масти. Они со Стирой сидят на полуразваленных дощатых кунгах по разные стороны койки.
– Письмо в очереди – у Стиры ходят желваки – он не привык проигрывать.
– Так в прошлом же кону было вне очереди…
– То я забыл. А сейчас так.
– Кантри тяжело вздыхает – ладно, ходи.
– А мы от так!
– Моя.
– Взяли по карте.
– Письмо!
– Опять? – От, сука.
– Пришлите бабки – хватает.
– Стира, шмыгнув носом, кладет слева от колоды пять гривен – карточный долг в этой среде святое – и внезапно вскидывается:
– Слышь, а помнишь я тебе тада мороженное покупал? Ты ж мне висишь…ща вспомню…
– Кантри в общих чертах представляет, что будет дальше. Поэтому, проигнорировав деньги, переводит беседу на другое:
– Нещак штуцер. Оптика, шо в театре. Калибр тоже не балуйся – быка свалит.
– Да шо там быка – Стира изящнейшим движением «подрезает» купюру и кладет обратно в карман – тебе бо́шку твою утюговую пробьет на раз. Сдавай, давай.
– Кантри снова меняет тему:
– Бабай забожился , шо он эту ружбайку лично у Лёни насунул, когда его матушку хоронить ездили. На чердаке, говорит, надыбал. Лёня с неё индюков соседских мочил. В селухе. Да и не только…
– Не только в селухе?
– Ну, да. И не только индюков.
– Стира слегка пожимает плечами – мол, «ну, это понятно», и снова гнет свое:
– Не съезжай, давай, мечи карту (его не собьешь).
– Кантри нехотя начинает тасовать «библию»:
– Слышь Стира, а правда шо Билли Бонс глаз на кичеване в буру проиграл?
– Не проиграл, а сам отдал Мимиру – за глоток воды из источника мудрости, шоб про всю-всю делюгу знать.
– О-ё! От молодца. А шо за Мимир?.. из старших, из каторжан?
– Та хер его просцыш. Это дед Марафет бороздил давно еще под «джефом» – облупленный, шо яйцо крутое. Ты сдавать будешь?
– Вот он! Оба злодея кидаются к окну – там, на проезжей части и вправду их клиент. Выходит – только не из здания, а почему-то из такси. Такси уезжает, а клиент начинает отглаживать локтем свой слегка измятый в дороге льняной пиджак.
Между молодыми людьми происходит короткая борьба за винтовку:
-Дай я, дай я…
– Не лапай я те говорю, не лапай, слышь… та остынь, я те сказал, ах, ты ж… – Стира с натугой отдирает Витины, намертво вцепившиеся в цевье пальцы. В конце концов, победа остается за ним. Кантри сначала обиженно отходит в сторону, но после, не утерпев, возвращается и начинает давать советы по прицеливанию. И болеть за шефа:
– Левей малёхо, дыхание, дыхание братан, потихоньку, дава-ай-й-й.
– Будет меня тут учить чмо всякое …косое – Стира ведет дулом вслед за клиетом – кончик его языка от усердия чуть высунут наружу и вбок. Он плавно нажимает на спуск. Клац – осечка.
– А падла!! – горе-снайпер круто разворачивается в сторону Кантри и вскидывает винтовку к плечу – фуфло подогнал, упыряка!!! (на самом деле он просто забыл дослать патрон в патронник). Клац! – само собой, снова осечка. Впрочем, стрелять все равно не в кого – за мгновенье до этого «упыряка» мячиком отпрыгивает к винтовой лестнице и, не мешкая, с грохотом скатывается по ней вниз.
Через секунду он уже на улице, за воротами – семафорит обеими руками – мол, щас всё будет!
В этот момент по другую сторону улицы за клиентом закрывается тяжелая парадная дверь. 15-52.

Гастон входит в вестибюль, продолжая приводить себя в порядок – о, эти туземные такси, сплошная антисанитария, куда там Бомбею. Он рассеянно кивает вытянувшемуся во фрунт охраннику и быстро проходит к лифтам.
Только что в скайпе состоялся очередной тягостный разговор с родителями. Истовые католики – они до сих пор надеются наставить его на путь истинный. О, мон дье. Кстати, скорее бы Ты уж прибрал этих старых ханжей. Можно будет поселиться в родовом замке и не думать ни о чем. И в первую очередь о средствах к существованию. Взять отставку в фирме. И выписать к себе Влада. А если он заартачится, то так уж и быть – этого его секретаря – в качестве ученой обезьяны. Вообще-то, мальчишка последнее время стал просто несносен, смотрит совершеннейшим волчонком – недавно он – бесстрашный Гастон Беру поймал себя на том, что с некоторых пор боится поворачиваться к негодяю спиной. И не только во фривольном, но и в самом, что ни на есть прямом смысле. Сплошные проблемы. А теперь, после давешней ссоры с отцом еще и вполне реальная перспектива лишения наследства. Старый дурак вроде бы даже уже консультировался с семейным поверенным – мсье Галабрю. Если, конечно, это не очередной хитрый план, и они с матерью не сговорились, чтобы его припугнуть.
Хорошо, что есть Влад, который всегда все поймет и превратит в шутку. И, конечно, утешит…
Он входит в лифт. Собирается нажать нужную кнопку. Со стороны холла доносится шум – оттуда кто-то бежит. Изо всех сил. Гастон проводит рукой сверху вниз – двери перестают закрываться и снова расползаются в разные стороны. В кабину вскакивает детина в облегающей торс майке-борцовке и красных шортах ниже колен – очень большой…очень мускулистый… и очень…очень сильный. 15-54.

15 -53. Кантри с мясом вырывает закрывшуюся перед ним заблокированную электронным замком парадную дверь. Раз. Бежит через вестибюль. Наперерез устремляется охранник – тот самый, отлично вышколенный, спортивного вида – настоящий профессионал. Два. Кантри, практически не задерживаясь, проводит апперкот – отлично вышколенный, спортивного вида, настоящий профессионал кулём перелетает в обратном направлении, туда, откуда стартовал, и ударятся головой о металлический турникет. И остается на всю жизнь идиотом. (Что меня лично уже абсолютно не удивляет – этому парню (Кантри) впору регистрировать собственный бренд).
Бандит в несколько прыжков преодолевает расстояние до лифтов. Три. Медведем вламывается в любезно застопоренные для него створки. Четыре. Облегченно вздыхает (успел) и машинально кивнув, мол, спасибо, что подождали, разворачивается лицо в лицо к галантному пассажиру. И…подмигивает ему – ну вот и я. Пять. После чего приступает к делу.

…От детины остро пахнет потом и мускусом. Самые что ни на есть нишевые одеколоны ничто по сравнению с этим запахом. Детина останавливает лифт и, не тратя времени на знакомство и прочие глупые формальности брутально притискивает Гастона к стенке кабины. Гастон тут же передумывает протестовать. Он никогда не испытывал ничего подобного. Ни в отрочестве – с тем преподавателем богословия в закрытом пансионе для мальчиков, ни с мсье Галабрю, ни когда-либо позже, ни даже сейчас – с Владом. Он со стоном тянется к губам этого животного…и натыкается на его остекленевший взгляд, в котором теперь вместо многообещающей похабной ухмылки – ужас. Постепенно уступающий некоему пониманию и…ярости.
Бедняга Гастон чувствует, как его ноги начинают отрываться от пола – впившаяся в горло под челюстью рука детины – даже не рука – поршень – влечет его все выше и выше по стенке лифта – к самому потолку. И соприкоснувшись, наконец, теменем с гладкой прохладой металла, мсье Беру догадывается, что его убивают. И оказывается прав – другая, свободная рука Кантри наносит два мощных, с оттяжкой джэба по корпусу, отчего у Гастона лопается печень. И ему становится тепло, тепло, как в детстве – у матушки на коленях. Там, дома – на севере Франции, в милой сердцу, сонной и безопасной провинциальной Бретани.
Он умирает даже еще не успев упасть на пол. А упав, уже не он – его тело само по себе принимает позу эмбриона. Всё.
Кантри жмет на первый этаж. Прежде, чем выйти из лифта, смачно втягивает мокроту – всей носоглоткой. И так же смачно плюет на пол.
На улице ждет уже выкатившийся с территории промзоны минивэн. Его двигатель работает вхолостую. Стира молча сдвигается вправо, уступая место своему, явно чем-то расстроенному, непривычно угрюмому оруженосцу. Они уезжают. На койке во втором этаже дежурки остаются винтовка и рассыпанная колода карт. Она тоже принадлежит Лёне Паровозу и на ней тоже присутствуют его отпечатки пальцев.