локация 4

Журба помнил. Ему тогда было лет одиннадцать. Родители еще не развелись. Отец держал катер на втором РОПе у мо́ста Патона. Да, было время…

Лодки, глиссируя,  цугом мчатся по бликующей водной глади. На острие клина их «Амур». В нём трое – отец за штурвалом, рядом совсем ещё молодая мама и позади, ближе к корме третьеклассник Гриша. Остальные экипажи – папины лихие друзья, сотрудники по работе, с жёнами и не только. От скорости слезятся глаза и захватывает дух. Попутные прогулочные катера, «лапти» и баржи будто стоят на месте. То ли дело «Ракеты» и «Метеоры». Их обогнать –  надо как следует постараться. И они стараются.
Над головой проносится громыхающая колёсными парами изнанка старого железнодорожного моста. В мгновение ока остаются далеко позади проклятия зазевавшихся и попавших в кормовую волну рыбаков на вёсельных плоскодонках. Городские прибрежные ландшафты постепенно сменяются пасторальным пейзажем.
Гриша, оторвавшись от «Трапперов Арканзаса», с улыбкой наблюдает за родителями. Вот отец, не глядя обнимает маму и что-то говорит ей на ухо, за рёвом двигателя не разобрать что. Она шутливо наподдает мужу подзатыльника. А затем, в притворном ужасе указывает глазами на Гришу. И уловив его взгляд, улыбается ободряюще и задорно, чуть прикусив губу, как только она умеет. Ветер треплет ей волосы. Мама всегда напоминает Грише сказочных красавиц, причём, как правило разных – в зависимости от её настроения. Сейчас, например, она прекрасная Царевна-Лебедь в родной стихии – влюблённо смотрит на своего Гвидона-папу.
Впрочем здесь Грише становится не до родителей. На горизонте земля. Он вскакивает на ноги и вопит изо всех сил, что есть мочи: «Остров!!!»
Лодки сбрасывают скорость и уходят с фарватера. И уже на холостых оборотах с шуршанием тыкаются носами в песчаную отмель. Начинается десантирование. Позвякивающие стеклом рюкзаки, рыболовные снасти, мужское деловитое чертыхание и женский якобы протестующий взвизг, всплеск и снова визг. Это какую-то даму, приглашённую прямо из ресторана и не одетую для пикника сносят на берег на руках. И, естественно, роняют в воду. Разумеется не нарочно. Ну, или почти. Праздник начался.
Гриша помогает выгрузить громоздкий мангал и был таков. Вслед слышится запоздалое  мамино: «Григ, сына, не заплывай далеко!» – да, сейчас.

… Ночь. У самого берега потрескивает костер. На костре котелок с дымящимся, вкусно пахнущим варевом. Почти все уже спят в палатках. Гриша ждёт свою уху. Отец с тётей Ниной собираются сходить искупаться. Тётя Нина – папина сотрудница, работает в ОБХСС. Она очень красивая в купальнике – красивее даже, чем в той своей облегающей милицейской форме – мама ещё как-то сказала, что в ней она похожа на эсэсовку. Из-за этого, кстати, маленький Гриша долго считал, что СС – это сокращенное название тёти Нининого департамента.
Отец негромко зовёт:
– Гнат!
– Из темноты возникает генерал Иа. Только еще не генерал, а лейтенант, совсем молодой – сразу после школы милиции. Неофициальный адъютант Матвея Журбы – его, можно сказать, джура.
– Слышь, Гнат, мы скоро. А ты – глаз с него не спущай – короткий кивок в сторону Гриши – пропадёт – с тебя шкуру сыму.
Вот оно! Бинго! – вот же кого мне напомнил отец Журбы на той фотографии у него в комнате! – Сидор Лютый! «Неуловимые мстители». – Помните, он там, в самом начале, лениво колышется в седле идущей шагом, лоснящейся гнедой лошади – слегка подбоченясь и соколом поглядывая на развешенных вдоль шляха комиссаров. Помните? – Как две капли.
И дело не только в чертах лица – посадка головы, манера улыбаться, бесшабашный, с легкой сумасшедшинкой взгляд, буйный непослушный чуб – всё это вместе создаёт поистине портретное сходство. Но я отвлекся. Вернемся к воспоминаниям Журбы :
– …шкуру сыму.
– Игнат знает текст назубок, и с удовольствием подхватывает:
– Это, с чего ж ему пропадать?
– Матвей ловко сгребает компанейского стажера за ворот тельника:
– Выкрасть могут…Гриню нашего.
– О, Господи – это кто ж?
– Сволочи красные…
Здесь они оба не выдерживают и весело прыскают. Тётя Нина ласково шлёпает отца полотенцем и ведет за собой вдоль кромки воды. Как Яшка Цыган коня – в тех самых «Неуловимых». Мы с хозяином обожали этот фильм. Мы вообще очень любили старые хорошие фильмы.

Уха вроде бы готова. Гриша с Игнатом осторожно снимают котелок с огня. Затем на поперечине из орешника относят поближе к берегу и закапывают во влажный песок – чтоб остывало. И снова усаживаются на бревне у костра. Просто так ждать скучно. Игнат откуда-то из-за спины достаёт гитару. Начинает тихонько перебирать струны. Попутно подстраивая нижнюю. Гриша просит его спеть. Парень пожимает плечами и кивает.
Постепенно треньканье сменяется боем, бой приобретает ритм и наконец, начинает вырисовываться мелодия. (Я её сразу же узнаю – знаменитая Venus группы Shocking Blue, в просторечье «Шизгара»). Игнат играет всё самозабвеннее и громче. А потом начинает петь. У него высокий, чистый голос – слегка даже созвучный тембру самой Маришки Вереш. Он и правда классно поет. Только текст там совсем другой – как-то, примерно, так:
Пішов я раз у мага-зин
Стоїть стицовий ліму-зин,
А з нього мериканськая Венера
До мене руки простя-га!
– Дальше знаменитый квадрат на басовой струне и припев, к которому присоединяется Гриша. Он, собственно только этого и ждал. Причем он не поет, а вопит, что называется, от души:
Не надо!!! – мені нічого не надо!!! –
Я за пивом! – резкий хлопок по деке, пауза. – Лимонадом… – ещё один хлопок, пауза… и по басовой струне вниз – мармеладом!
Игнат азартно маслает проигрыш. Из палаток показываются заспанные веселые лица. Одной из последних выглядывает мама. – И не обнаруживает у костра ни мужа, ни тёти Нины. Её улыбка становится холодной, как у Снежной Королевы. Она возвращается внутрь и задергивает за собой полог.
Остальной народ подтягивается на запах ухи – некоторые с эмалированными кружками и водкой.
Игнат запевает второй куплет:
Пішов я знов у мага-зин,
Пристав до мене гражда-нин,
А я від нього геть тікать –
А він мене за руку – хвать!
– И теперь уже грянули все вместе:
– Не надо!, мені нічого не надо! –
Я за пивом…лимонадом… мармеладом! – Увау!!!
Ну и так далее.
Отец с мамой развелись через три года. Мама уехала в Норвегию, работать в посольстве, в качестве культурного атташе. И не только – «культурные атташе» из дипкорпуса СССР были те ещё ребята; оч-чень многогранные специалисты. Кто постарше – знает.
А когда Союз распался, мама осталась там. Её приняли с дорогой душой – ей однозначно было с чем оставаться… и что предложить.
В последний раз они виделись на похоронах отца – она специально прилетела из Осло. Отца подхоранивали к бабушке на Лукьяновское кладбище. Мама и постаревшая тётя Нина стояли рядом и держались за руки.