Локация 3 (Русановка)

Хроники мобильного телефона
(локация 3 – Русановка).
На следующий день Журба взял больничный – к вящему удовлетворению Гуннара Рогволдовича. — Только он не поехал в Ниццу. Он пошел на пляж — составлять план компании, благо идти было недалеко. Здесь у них на Русановке все рядом.
Для тех, кто не в курсе — Русановка это остров. Не Манхэттен, конечно, но тоже ничего. Причем, в отличие от Манхэттена, Русановка — остров не только в буквальном, но и духовном смысле слова. Один из последних бастионов левобережья, не павший пока ещё под наплывом бесчисленных легионов новоиспеченных «кыян». Среди коих, впрочем, встречаются и те, кто согласен смирить гордыню и не лезть со своим дикарским уставом в чужой монастырь — хотя бы попробовать инкорпорироваться в местное сообщество — вплестись, так сказать, в причудливую, почти незримую паутину туземной ментальности (Эко я!). – И это оставляет здешнему маленькому, но гордому речному народцу пусть призрачную, но все же надежду — не кануть.
Когда-то, в конце 60-х, полоска белоснежных песчаных отмелей тянулась вдоль всей Набережной – от, так называемого еврейского пляжа до мостика на улице Энтузиастов – соединяющего новый тогда микрорайон с «материковым» Киевом. Не Капокабана конечно, но тоже ничего. – Всё изменило время (чуть было не ляпнул «революция»). Теперь пригодная для купания акватория сужается с каждым годом. По мере триумфального становления новой, несоизмеримо более прогрессивной общественно-экономической формации, днепровский берег все гуще зарастает камышом и осокой. Местные бабушки, которые помнят ещё знаменитое наводнение 1970 года, по привычке винят в этом молодежь и все тех же многострадальных приезжих. Не в наводнении, само собой – в варварском нарушении экобаланса. Впрочем, и в наводнении тоже. А тех, кто начинает вякать о каком-то там «естественном замедлении течения реки Днепр» клеймят как, трусов и конформистов – «какое течение, оставьте, пожалуйста – прописку не надо было отменять». Ох уж эти бабушки. У меня в динамике до сих пор то и дело звучит вторящий плеску днепровских волн многоголосый шепот их древних мобильников: «Понаехали…понаехали…».- Словно пресловутые «Пиастры!» из романа Роберта Л. Стивенсона — там, кстати, тоже про остров. — Я, разумеется, не читал — смотрел фильм. Вы, наверное, уже в курсе – мы с хозяином обожали старые хорошие фильмы.
Бабушки не правы. Дело тут вовсе не в доморощенных «оболтусах» и «проститутках», камера б моя на них не смотрела, и даже не в пришлых «оккупантах». — Шашлыки, гитары и водка существовали и в 70-е. И даже раньше.
— Дело в, осторожно говоря, не вполне, да – именно, очень удачное слово — «не вполне» достаточных ассигнованиях на содержание местной прибрежной зоны. Вот уже лет тридцать как. — С другой стороны, и городскую власть можно понять – у неё есть значительно более важные проекты, в процессе реализации которых осваиваются не такие уж и неисчерпаемые муниципальные средства – переименование улиц, например. — А тут какая-то Русановка…сраная. – Бред. – Где это, вообще? – Да, да, они не знают — киевлян среди этой самой городской власти практически нет. Как-то не принято – считается дурной тон. Так что возможно, кое в чем с бабушками стоит согласиться. Н-да…
— Вау! — Вы заметили? – я начинаю изъясняться как Журба: типа — «Н-да…» — А вот, кстати, и он – в самом центре последнего песчаного оазиса среди дебрей прибрежного ивняка. – Только что вышел из воды, и теперь жариться на солнце. И размышляет. Вокруг – настоящий содом. Не в том смысле – не настораживайтесь. Просто – очень, очень шумно. Уже не единожды помянутые русановские бабушки истерично заклинают своих неслухов-внуков выйти, наконец, из воды и стать перед ними как лист перед травой.
— Им срочным образом жизненно необходимо воткнуть, затолкать, впихнуть в «этих иродов» разрезанное пополам сваренное вкрутую яйцо, посоленный помидор, бутерброд с расплавленными кружочками московской колбасы, или, на худой конец, хотя бы парочку истекающих соком, придавленных персиков. Будущие оболтусы делают вид, что не слышат. И во обеспечение алиби тоже истошно орут, указывая друг другу в сторону противоположного берега. И постепенно уходят подальше, на глубину, как бы увлеченные тем, что видят. — Другие бы махнули рукой, но не бабушки. Они, как с батута выпрыгивают из своих шезлонгов, выстраиваются вдоль кромки воды и вопят, вопят — всё громче, призывнее — ни дать, ни взять одряхлевшие, но по-прежнему внушающие ужас античные сирены.
— И это только бабушки. А есть еще неистовые кликуши-политологи с настолько же заполошными транзисторами на шеях. Старшеклассники, что с визгом и гоготом проносятся по сто раз туда и обратно (песком мне в камеру сыпнули, недоросли). Обуреваемые комплексом мессианства гости из Западной Украины — со своим специфической и к тому же преувеличенно громкой речью. Неизвестно чьи собаки разных пород и темпераментов. Татуированное свастиками бородатое быдло матерно флиртующее по дорогущему Vertu. Одинокий, отовсюду гонимый кладоискатель в почти полном водолазном облачении и его верный, неспособный заткнуться и не верещать хотя бы секунду металлодетектор. И многие, многие прочие.
Все они вместе создают совершенно невыносимую какофонию, которая вот-вот вынесет мне мозг. А Журбе – нет. – В его ушах наушники, в наушниках «Eagles» (1976), а в голове стройный ряд мыслей – новый хозяин работает над планом – время от времени переворачиваясь на спину и умудряясь лёжа раскланиваться с аборигенами. Аборигены благоволят Журбе. Его вообще здесь любят – его нельзя не любить. Знаете, как в той песне – New kid in town, кажется (из только что упомянутого альбома).
К обеду план готов и первым его пунктом значиться по-быстрому проверить номерной знак, а также перечень телефонов с бортов красного минивэна. Как и следовало ожидать, почти всё оказывается липой, за исключением контакта, указанного в качестве рекламы трудоустройства за границей. Здесь новому хозяину откликнулись – я сразу узнал слегка дребезжащий голосок деда Марафета. Хирург-расстрига явно находился под воздействием какого-то мощного препарата – говорил не вполне впопад. Но понять было можно. Привожу текст разговора (любезно предоставлено Lamia):
Соединение в Viber(Опознаю объект — битый iphone 4 – тьфу на него).
-Журба:
— Здравствуйте! Я по объявлению — насчет работы.
— Дед Марафет:
— Он в операционной (Кладет трубку).
— Журба (набрав ещё раз):
— Здравствуйте, я вам только что звонил, что-то прервалось.
— Дед Марафет:
— О-хо-хо… Вы что-то путаете молодой человек. Мне никто уже давно не звонит. Вы вот только разве — когда никогда вспомните старика, побалуете толикой внимания, дай вам Бог здоровья. И Витенька Кантри помогает ещё. А так…
— Журба:
— Простите, что прерываю. Я всё-таки хотел бы по поводу работы. Я туда попал? Ну, в смысле зарплата от двух тысяч долларов и тому подобное.
— Дед Марафет (взбодрившись):
— А да, да, туда, туда — у вас какой резус-фактор?
— Журба:
— То есть?
— Дед Марафет (сам себе, в сторону):
— Дурак какой-то.
— Журба:
— Простите?
— Дед Марафет:
— Я говорю — анализ крови надо сделать. По развернутой формуле.
— Журба:
— Это такое условие?
— Дед Марафет (безапелляционно):
— Да условие! Иначе никакой операции… э- э – виноват, работы.
— Журба:
— Я, конечно, очень извиняюсь – а в чём она заключается?
— Дед Марафет:
— Кто?
— Журба:
— Ну, работа же… за границей.
— Дед Марафет:
— А да. — Очень просто – апельсины собирать.
— Журба:
— Я не совсем понимаю… Апельсины…. Тут написано, что вы находитесь в Копенгагене.
— Дед Марафет:
— Кхгм. Да?
— Журба:
— Ну, да…
— Дед Марафет:
— Ну, правильно, у нас просто в Копенгагене этот, как его – кастинг.
— Журба:
— Ах, вот оно в чем дело. А то я думаю… ну, тогда понятно.
— Дед Марафет:
— А уж потом уже, кто прошел — на трансплантан… на плантацию я имею в виду.
— Журба:
— А кто не прошел?
— Дед Марафет (очевидно решая сменить скользкую тему):
— Ну что ж, с этим вроде разобрали́сь. А скажите-ка мне, батенька… как у вас с почками? – А? Левая особенно меня интересует…
— Журба: Что??
— Дед Марафет (опять в сторону):
— Дурак и есть. — В постель, говорю, не мочитесь?
— Журба:
— Боже упаси.
— Дед Марафет:
— Уже хорошо.
— Журба:
— Я, пардон, знаете, всё-таки хотел бы выяснить по специфике…
— Дед Марафет (перебивая, и отчего-то развеселясь):
— Да Бог с ней, с этой спецификой. Далась она вам. Давайте мы с вами лучше знаете, о чём поговорим? Вот о чём! – Вы киевлянин? Семья есть у вас?
— Журба:
— Я, право, не понимаю, какое это имеет отношение к делу…. Но… извольте —
Да, я киевлянин, живу в собственной двухкомнатной квартире на Печерске.
И – нет, семьи у меня нет.
— Дед Марафет:
— Ни слова больше. Вы нам подходите! Знаете, в свете вновь открывшихся обстоятельств мы даже сможем закрыть глаза на некоторые показатели анализов. Нет – эритроциты там, лимфоциты, гемоглобин – это святое, здесь я ничего не смогу сделать, поймите правильно – здесь даже и не просите…
— Журба (едва успевая вставить):
— Я и не прошу – я понимаю…
— Дед Марафет:
— И правильно. А вот билирубинчик, тимоловые пробочки всякие, то-сё, это договоримся. Закроем глаза…в случае чего.
— Журба:
— Спасибо вам. Я, если надо, отблагодарю…
— Дед Марафет:
— И слушать не хочу.
— Журба:
— Еще раз спасибо. Я тут хотел спросить…
— Дед Марафет (сама любезность):
— Сделайте одолжение – всё, что угодно.
— Журба:
— А вот эти вот результаты анализов – они сильно повлияют на уровень зарплаты?
— Дед Марафет:
— Никак. В вашем случае никак. Или даже знаете что? – Там сколько написано? – Напомните, я запамятовал…
— Журба:
— От двух тысяч долларов.
— Дед Марафет:
— Пусть будет три. Или нет, пять – я похлопочу.
— Журба:
— В месяц?!
— Дед Марафет (благодушно посмеиваясь):
— Да в месяц, в месяц.
— Журба:
— Фантастика.
— Дед Марафет (переходя на деловой тон):
— В общем, так – завтра у нас понедельник… или четверг?
— Журба:
— Понедельник.
— Дед Марафет:
— Вот. Как раз. По понедельникам у нас смотрины этих, как их …
соискателей. Предварительные. С полудня до трёх. Приезжайте на смотровую площадку.
— Журба:
— Куда-куда?
— Дед Марафет:
— Ну, около Мариинского дворца. Знаете где?
— Журба:
— Спрашиваете. Я же киевлянин.
— Дед Марафет:
— Ну вот. От нас будут Витенька и…ещё там один мальчик. Они посмотрят на вас. Познакомитесь…
— Журба:
— И мы сразу подпишем контракт?
— Дед Марафет:
— Да, и вы сразу подпишите контракт.
— Журба:
— Так просто?
— Дед Марафет:
— Да уж – чего сложного.
— Журба:
— Ну, хорошо, я подумаю.
— Дед Марафет:
— Нечего и думать. Приезжайте непременно. Доставьте мне лично такое удовольствие. Порадуйте старика.
— Журба:
— Вы полагаете, стоит рискнуть… бросить всё?
— Дед Марафет:
Ну, разумеется. Вы вообще, понимаете, как вам повезло? У нас очень много претендентов. Конкурс…сто человек на место. Сто двадцать даже. Это раньше было сто. Конкуренция жесточайшая. Далеко не все проходят. Посев… пардон – отсев моментальный, если что не так. Кстати, Витеньке скажете, что вы мой протеже.
— Журба:
— Уж и не знаю, как вас благодарить. А чей именно?
— Дед Марафет:
— Мой.
— Журба:
-Ага… (Пауза)
— Дед Марафет:
— Вот в таком вот аспекте. Дерзайте, молодой человек – под лежачий камень вода не течет. Это без преувеличения уникальный шанс.
— Журба:
— И еще раз огромное вам спасибо за совет.
— Дед Марафет:
— Пустое (тихонько в сторону) — сочтемся.
— Журба:
— Что-что?
— Дед Марафет:
— Я имею в виду, паспорт не забудьте. И идентификационный код. Да! – и копии документов о праве собственности на квартиру – там для бухгалтерии надо.
— Журба:
— А как же анализы?
— Дед Марафет:
— Какие анализы?.. Ах да, анализы… а, пустяки. Уже здесь и сделаем. У нас…в офисе.
— Журба:
— В Копенгагене?
— Дед Марафет (слегка раздражаясь):
— В Копенгагене, в Копенгагене.
— Журба:
— Никогда не был в Скандинавии. Мне кажется там всегда дождь… даже сейчас. Правда?
— Дед Марафет:
— А?!
-Журба:
— Я говорю, в Копенгагене сейчас дождь?!
— Дед Марафет:
— Что?! – А, да – наверное.
— Журба:
— С ума сойти – Копенгаген. Всегда мечтал путешествовать. Новые страны, новые люди… новые острые ощущения…
— Дед Марафет:
— Вы даже не представляете, насколько.
— Журба:
— Слушайте, кажется, вы меня убедили. Была, не была! А то действительно — так и просижу дома, пока другие деньги зарабатывают. Пойду делать копии. До скорой встречи. Всего вам наилучшего.
— Дед Марафет:
— И вам. Звоните, не забывайте.
— Журба:
— Буду.
Разъединение.
Журба тут же набирает снова:
— А вот и я.
— Дед Марафет:
— Кто?
— Журба:
— Ну, по поводу работы – претендент же… который с квартирой.
— Дед Марафет:
— А, да, да – слушаю вас.
— Журба:
— А как мы друг друга узнаем с вашими людьми?
— Дед Марафет (подозрительно):
— С какими такими людьми?
— Журба:
— Ну, с этим – Витенькой…Кантри, или как его там.
— Дед Марафет:
— А! — Так они сами вас наберут – по этому телефону, с которого вы звоните.
— Журба:
— Как же все-таки у вас всё продумано – каждая мелочь.
— Дед Марафет:
— Ну, так! – Фирма.
— Журба:
— Слушайте, я все-таки обязательно вас отблагодарю – из первой же зарплаты.
— Дед Марафет:
— Ай, не морочьте голову. Звоните.
— Журба:
— Буду.
Разъединение.
Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтобы сложив два и два, сделать правильный вывод. И Журба, конечно же, его сделал – моему новому хозяину вполне хватило наличия странноватого медицинского оборудования внутри красного минивэна и содержания только что состоявшейся беседы.
А сделав, почувствовал некоторую неуверенность – не слишком ли далеко его завела гордыня? Не пора ли и честь знать – в смысле остановиться, как, например, сделал бы в его положении Павлик? Обязательно сделал бы – к гадалке не ходи. Оказаться в одиночку не только против высокопоставленного коррумпированного коллеги, но и иже с ним – целой банды безжалостных, и хорошо, если не полусумасшедших убийц — торговцев человеческими органами – на это, в принципе, никто не подписывался.
Журба даже встал, вернее, сел, и собрался было выбросить меня к Морзевой матери. И даже вытащил вашего покорного слугу из кармана не вполне аккуратно сложенных джинсов. И никто бы его не осудил – даже я.
Но…. В такие моменты в детективных романах, часто возникает это самое «но» — особенно, если в них действует герой-одиночка и он оказывается на распутье. Штамп конечно. Впрочем, куда от них денешься – от штампов. Тем более, в детективных романах.
Итак, Но… — Журба, посмотрел на мой покрытый трещинами экран, вспомнил небогатое убранство тесноватого жилища покойного Гордея Дули, и, попутно, самодовольные рыла всех этих генералов, таможенников и страховщиков… и решил продолжать.
И знаете, что — в этот момент он мне подмигнул. Я даже затемнил на миг экран и снова включился – не померещилось ли? – Нет, он подмигнул еще раз (завидуй Lamia). И его лицо снова стало похожим на лицо Матвея Журбы – как тогда, в машине, перед тем как въехать в Пущу-Водицу.
После этого мой новый хозяин сказал «Н-да-а…» — должное, судя по тону, означать что-то, вроде: «Вот уж от кого, от кого, а от себя не ожидал таких пораженческих настроений…»
Потом необидно щелкнул меня по камере, засунул в одну из уютных складок в скомканной футболке и весь отдался неге.
И до самых сумерек пребывал под эгидой предвечернего, уже ничуть не опасного заходящего солнца. И любовался на окрашенные им в лазоревое, плотно сбитые кучевые облака. И насквозь пропитывался янтарем его как будто сотканных из лениво кружащих пылинок лучей, а заодно стелящимся над пляжем шашлычным духом. И все это под торжественную The House of the rising sun в исполнении голосистого Брайана Джонсона — тогда еще совсем юного, и не испытывающего необъяснимого, в некотором роде болезненного пристрастия к этим своим идиотским кепкам. Но все равно умницы.
Он не стал дожидаться темноты и ушел пораньше — завтра обещал быть трудный день. И поэтому не увидел, что солнце прежде, чем окончательно окунуться в начинающий подцветать Днепр, ненадолго зависло между быками опор мо́ста метро, и, из ярко-оранжевого вдруг сделалось багряным. А облака в свою очередь, из розоватых – кровавыми. Мистика какая-то. Впрочем, это могли быть отблески зарева гигантского пламени, которое аккурат в эти минуты пожирало ТЛС Пандору, а заодно и несколько других близлежащих пакгаузов помельче.