Кто давно не бывал на Крещатике – и не надо. Чтобы не разочаровываться. Но если
уж соберетесь – лучше вечером. Так больше шансов не увидеть то, что там уже нет того,
что так хочется увидеть. По крайней мере, нам, туземцам. Чего именно нет? – Н-да…. Ну
что ж, извольте – для тех, кто не в теме.
Нет многого. – Увы, со времен детства Журбы бесследно исчез упрямо
карабкающийся вверх, укрывающий своими листьями большинство оконных проемов
дикий виноград. Классно смотрелось. И в сочетании с архитектурными изысками фасадов
в точности воспроизводило, казалось бы, совершенно неповторимую атмосферу квартала
Марэ́ или даже Монмартра. Да уж – как говаривал своим пассиям молодой Матвей Журба
– это Париж, крошка…. А сейчас всё голо и лысо – нет винограда. Нет. – Даже в Пассаже
нет. И выложенных из булыжника, черных, отполированных временем и умытых дождем
мостовых с отраженными в них ночными огнями большого города тоже нет. – И
высокомерной «Чарівниці» с записью на стрижку за месяц. И демократичной «Лісової
пісні» – киевской кондитерской Мекке, с её извечной очередью за километр. – Очередь,
кстати, отдельная достопримечательность – ну, как так, право – побывать в Киеве и не
привезти отсюда конфеты «Лісова пісня» и Киевский торт производства фабрики имени
Карла Маркса. Слышите – имени Карла, мать его, Маркса, а не черт знает кого. Пардон.
– И респектабельного «Фарфор-Фаянс», торговавшего почему-то, в основном,
хрусталем – нет. И авантюрно-загадочного «Мисливства-Рибальства» – нет. И
циклопического, суетливого ЦУМа – нет. И кинотеатра «Дружба» – прибежища
прогульщиков и влюбленных – нет. И Центрального гастронома, где продавалась
настоящая докторская колбаса – нет. – И это я еще не беру прилегающие улицы. – И целой
череды шикарных по советским меркам бутиков – начиная от «Болгарской розы» – нет. И,
нет, как нет, отмытой до блеска стометровки вдоль них – где на тяжеленных, вычурно
оформленных скамейках под каштанами изящно курили тонкие длинные сигареты
центровые путаны – по всем статьям истинные леди…а не эти одноклеточные амебы из
университета Поплавского (процитировано со слов W-28 – я не причем). И классического
ресторана «Столичный» – нет. И мажорного ресторана «Метро» – нет. И
стереоскопической «Орбиты» за десять копеек сеанс – нет. И Бессарабки – …стоп,
Бессарабка пока ещё есть.
И памятника Ленину, хотя бы в качестве топографического ориентира – нет. И
троллейбусов – главный, из которых легендарная «двадцатка» – нет. И бесплатных
туалетов в подземных переходах – нет. – Видели бы вы, как все умилялись, когда в конце
80-х вместо них появились платные – вот, мол, еще чуть-чуть, и заживем «как там». Н-да.
И книжного магазина «Пропагандист», который втихаря называли «Порнографист» – нет.
Впрочем, нормального книжного магазина – «Сяйво» – тоже нет. Вернее, есть, да не тот –
а скоро и такого не будет. И сверкающего неподдельными драгоценностями «Каштана» –
нет. И бесчисленных полуподвальных вареничных и кафе – мороженных– нет. И вечно
влипающего в уголовщину фирменного «Океана» – рая гурманов-любителей
морепродуктов – нет. И уютного «Солнечного грота» нет. И «Грампластинок» – нет. И… –
ой, что-то я уже дальше пошел. Вернее погнал. Ну, короче, вы поняли – многого нет. И
это я еще не перечисляю, что есть.
…Примерно в схожем ключе беседовали двое покойников Панченко и Дорохов –
сидя на террасе пафосного кафе «Волконский» аккурат напротив кинотеатра «Украина».
Они, кстати, легко могли наблюдать, тот самый, красный с синим минивэн – если бы им
вдруг вздумалось заинтересоваться припаркованными в поле зрения чужими и
совершенно неизвестными автомобилями. Минуточку. – Я сказал покойников? –
Обмолвился – двое вот-вот покойников. Местные голуби, например, презрев
формальности, уже пару раз пытались бестактно пролететь сквозь ожидающих свой заказ
нефартовых владельцев ТЛС Пандора. А мы с вами все же давайте соблюдать приличия –
лучше послушаем, о чем говорят эти двое. – Напоследок. Вместе со скучающим за
соседним столиком молодым человеком, необычный цвет глаз которого не могут скрыть
даже темные очки. И находящимся у него в руках телефоном – Sony Ericsson Xperia ray.
… Вон – там, справа от кинотеатра, выше, видишь – в 92-м, если не ошибаюсь,
«Lancôme» открывался, тогда первый в Киеве. Я тогда, ну ты в курсе, после института в
таможню устроился – представительскую парфюмерию для них оформлял. Так, слышишь,
французский консул на презентацию не попал. Прикинь, бабы ему – а где твой, номерок
на ладошке, а, марамой? Нету? – свободен. Басурман. Много вас таких ушлых, мол,
«пардон, мадам, сильвупле лисси муа пасси» 1 – а у самого жена за углом дожидается. Вали
давай, пока в башню не выгреб – так и не пустили.
– Это Панченко говорит. Оба смеются. Панченко продолжает:
… Да, было время. А я рассказывал тебе, как когда-то в этом скверике с
самой Энско́й познакомился.
– С кем?
– С Натальей Энско́й.
– Да ладно. Ври больше. Которая актриса?
– Н-да-с. Именно. Тогда еще молодая и очаровательная прима театра Франка
Наташа Энска́я.
– Погоди, то есть, по-твоему, выходит – сейчас она уже не очаровательная?
– Нет, сейчас она по-прежнему очаровательная, но, увы, уже не Наташа. А Наталья,
дай Бог памяти Вячеславовна, кажется.
– А я где был?
– Мы тогда все вместе матанализ прогуливали. На третьем курсе, кажется. Ты с
Жанной к ней домой порыл. Меня, разумеется, не взяли – предатели.
– Ну, еще бы – Дорохов самодовольно усмехается – надо ты там был очень.
– Вот…. А я в кино – на «Частного детектива» – в «Украину». – Ну, сижу перед
сеансом вон там, на скамейке, где вон тот охламон сейчас… – ну вон же, здоровый, с
переломанным носом – пью пиво. Тут она – села напротив. Стройная, мама дорогая, в
черных джинсах, косухе, очки Ray-Ban. И видно – с похмелья… несчастная вся. – У меня
глаз наметанный, ты ж знаешь. Ну, я ей жестом пиво своё – мол, буш?
– А она?
– А она такая улыбнулась с ума сойти как, и ноготком себе по горлу чирк – дескать –
вот здесь вот уже. А потом подумала и ручкой так грациозно – а давай!
– А ты?
– А я к ней.
– И?
– И полбанки «Жигулевского» как не бывало. О как.
– Ну?
– Ну и все. Контрамарку мне подарила.
– А ты?
– А у меня сеанс вот-вот начинался. – Пока – пока. И разошлись.
– Вот же баран.
– Сам баран. Рот закрой.
-Да пошел ты.
– Сам пошел.
В двадцати метрах, за автобусом Стира отчитывает здоровяка со сломанным носом
– того самого, на которого указывал Панченко, живописуя свое головокружительное
приключение с Натальей Энско́й:
– Я тебя зачем в аптеку посылал? – Сука, а ну не жри гематоген, я сказал!
– Кантри проглатывает плитку целиком:
– Так я ж это, скупился. Во – перчатки, бахилы… как у людей.
– На кой?
– Шо «на кой»?
– Бахилы.
– Ну, я в кино там видел про уркаганов америкосовских – «Клан Сопрано». Вчера
скачал…Так-к-ой кинчик…
– Маски де?! – Где маски, я тебя спрашиваю, где ты взялся на мою голову?!
– Ой, блин. – Кантри убегает. Но почему-то не в Пассаж, где аптека, а в сторону
Крещатика.
Стира, заложив руки за спину, начинает желчно ходить вдоль автобуса.
Его бестолковый подчиненный только что подарил Панченко и Дорохову лишних
десять минут жизни.
Наконец Кантри возвращается – довольный как слон. У него в руке две детские
маски – зайчика и лисички.
– Ты где это выломил?
– А вон – на Кресте. От эту – у короеда какого-то забрал, а эту – у клоуна. Слышь –
за сотку парил – наглый, падла, шо танк. Так я ему по гриве – на тебе сотку, сквалыга. А за
него какой-то ещё фырган впрягся, в вышыванке такой весь, так я и ему в грызло. Он там
его – на углу водой отливают. Минеральной…
– А-а-а! Закрой пасть! – Стира в отчаянье чуть не хватается за голову.
– Пасть, пасть… как шо, сразу пасть (где-то я это уже слышал).
– Так, всё. Пошли за волынами.
– Они садятся в минивэн. Между сиденьями – полученная друзьями на Подоле
клеёнчатая сумка в «арифметику». Стира раскрывает её у себя на коленях.
Внутри – два «ствола» – старенький китайский ТТ, и «ческа збройовка» CZ75. Оба
с полностью снаряженными магазинами и богатейшей, славной историей, не имеющей
никакого отношения к группировке Билли Бонса. А имеющей отношение к другой,
конкурирующей группировке – причем, самое непосредственное.
Кантри тянется к CZ75 – этот пистолет, безусловно, презентабельнее – и получает
по рукам:
– Грабли убрал – Стира берет «збройовку» себе.
– Гигант обиженно сопит и едва не впадает во фронду. Но сдерживает себя – с
тяжелым вздохом удовольствуется тем, что осталось.
Затем Стира начинает примерять маски. Сначала напяливает зайчика, и так и эдак
глядится в зеркало на лобовом стекле. – Не, не нравится. Настаёт черёд лисички. – О, эта
покатит – то, что нужно. Зайчика он небрежно бросает напарнику:
– На, надеть тока не забудь, дятел. Через три минуты. Я отсюда – ты из Пассажа. С
того входа. Засек время? – Погнали.
Всю четверть подаренного часа Панченко и Дорохов предавались воспоминаниям –
приятелей, что называется, накрыло. Взбесившиеся голуби чуть не хлопали крыльями по
их лицам, а они не обращали внимания – небрежно отмахивались, и, перебивая друг
друга, говорили, говорили… о днях минувших.
– Как вместе учились в пафосной 79-й школе на Шота Руставели.
-Как бегали за коньяком для запертого в квартире собственною женой известного
артиста Яковченко. Здесь рядом – в Пассаже. Коньяк подымали через окно с помощью
веревочки, а сдачу, по предварительной договоренности оставляли себе.
– Как начинали совместный бизнес. Бесшабашно-рисковую фарцовую молодость на
«Каскаде», прямо на подступах к памятнику Ленину, только другому. Не другому Ленину,
а другому памятнику – не тому, который снесли сейчас, а тому, который демонтировали
много раньше. И, наверное, правильно сделали – два памятника одному и тому же
человеку на одной улице – это действительно перебор. Впрочем, им тогда было не до
подобных рассуждений. Их вообще мало интересовало монументальное искусство –
парни самозабвенно скирдовали начальный капитал. – Одна, по-особенному сложенная и
упакованная штанина вместо целых джинсов, грузинские кроссовки «Adidas», пластинка
ансамбля «Смерічка» в фабрично запечатанном конверте Black Sabbath – приходите к нам
ещё – на «Каскаде» вам будут рады. До новых встреч! Завтра в четыре – а значит никогда.
Э-эх, «Каскад». У-ух, «Каскад». Где это конкретно? Киевляне знают, а прочим
необязательно, тем более что его уже тоже нет.
– Как Панченко пьяным выпал на козырек вот этого самого кафе, в котором они
сидят. Оно тогда называлось по-человечески – «Зоряне». И здесь, в третьем этаже жил со
своими заслуженными родителями их друг и собутыльник – весёлый мажор Тима
Радзиевский. Их даже называли какое-то время три мушкетера. Тима любил праздновать
день рождения по несколько раз в году. И с радостью поил всех знакомых и не очень.
-Как… – Здесь Панченко внезапно положил руку на плечо Дорохова и
проникновенно сказал:
– Поехали в Лондон, Олег, слышишь – поехали… обое полетим. А?
– Дорохов накрыл его ладонь своей и с легкой грустью покачал кудлатой головой:
– Не-а.
– И Панченко, слегка устыдившись неуместного проявления чувств, убрал руку.
А Дорохов, очертя вилкой правильный полукруг в крабовой стружке, торжественно
продекламировал из тех самых «Трёх мушкетеров»:
– «Здесь умрет Бикара – один из всех, иже были с ним». И как в воду глядел.
Со стороны дальних дверей раздаются колокольчики, испуганные возгласы и бой
посуды. Это реакция на появление в кафе Кантри. Он, чтобы не забыть надел маску ещё у
входа в Пассаж, под аркой – и так в ней и шествовал. Бахилы он, кстати, тоже надел.
Проходя мимо прилавка, Витя не глядя, зачерпывает из прозрачного блюда горсть
витринных меренг. Чтобы отправить их в рот необходимо снова сдвинуть вверх
облегающую лицо картонку с выдавленной на ней заячьей мордочкой. Он так и делает –
машинально. И идет дальше, пережевывая меренги и притопывая от удовольствия. Он уже
приготовился – его громадна облитая резиной ладонь в кармане шорт, сжимает рифленую
рукоятку ТТ. Палец на взведенном курке. Терраса. Навстречу, лавируя между столиками,
скользит Стира в лисьей маске. Они одновременно возникают за спинами сидящих друг
напротив друга Дорохова и Панченко. Кантри высвобождает руку с оружием и
изготавливается к стрельбе. То же делает Стира – отбросив с опущенного вниз ствола
прикрывавшую его до сих пор газету. Только вот внимание руководителя операции
почему-то приковано не к цели, а сосредоточено на все еще жующем лице Кантри. И хоть
лисичка и улыбается, взгляд её в прорезях маски страшен. Он цвета молока и буквально
пылает ненавистью. Кантри с удивлением оглядывает себя, машинально проверяет
ширинку, и, не заметив ничего предосудительного, пожимает плечами. А затем стреляет.
Быстро – выстрел, второй. И через мгновение третий – контрольный. Хотя зачем
непонятно, все три попадания – в голову. Панченко снопом сваливается под стол. В какой-
то из чашек с цокотом вращается отстрелянная гильза. «Лисичка», в свою очередь с
остервенением жмет и жмет на спуск CZ-75 – и всё безрезультатно. – Стира больше
привык к ПМ, где флажок предохранителя нужно сдвигать вниз, а не вверх, как здесь. Или
к тому же ТТ, где всё ещё проще. А с этой хренью – ничего, с-сука такая, не выходит! И
поэтому он психует. И, в конце концов, плюнув, в сердцах шваркает «збройовку» о пол. И
покидает сцену – с гордо поднятой головой. Как будто маститый артист, которому сорвали
премьеру бездари-партнеры. Кантри устремляется за премьером, в смысле за боссом.
Походя, еще несколько раз нажимает на курок старой доброй «Тотошки». Дорохов
тыкается головой в тарелку – кровь из его глазницы медленно соединятся с гранатовым
соусом – совершенно неповторимая цветовая гамма. Весь спектр красного. Все оттенки.
В дверном проеме Кантри приостанавливается. Зажимает шпалер под мышкой на
манер градусника. Пытается почесать затылок, мол, – что-то я забыл и… нащупывает
маску. Воровато оглянувшись, натягивает её – видимо, рассудив «лучше поздно, чем
никогда». Перехватывает пистолет за дуло и закидывает далеко в сторону. И мчится
догонять Стиру. Из-под его ног вспархивают двое голубей. И отлетают ввысь – не иначе
как в вырий 2 .
И вот только теперь над террасой взвивается многоголосый истерический визг.
Бандиты отступают не к минивэну, а вверх по улице – в направлении одного из трех
близлежащих входов в метро. У самых беспрестанно летающих в обе стороны дверей
станции «Городецкая» Стира оборачивается. Он что-то зло выговаривает Кантри,
характерно вертя пальцем у виска. Тот хлопает себя по лбу и уже окончательно сдирает
эту непрушную, будь она трижды неладна, заячью личину. А также резиновые перчатки.
(Сам Стира избавился от улик, сразу сойдя с террасы). Их обоих поглощает подземка. Всё.
Хотя нет, не всё. Через три часа лихую пару можно было наблюдать уже в районе
ж\д узла Киев – Сортировочная. Стира вышагивал впереди, энергичный, как Спилберг во
время съемок. Его ладонь решительно рубила воздух, он разглагольствовал о политике
(здесь лучше не вдаваться – поверьте на слово). Позади семенил горообразный Кантри – в
одном бахиле и с четырьмя двадцатилитровыми канистрами, под горлышко
наполненными бензином. Маленькая экспедиция достигла проема в убегающем до самого
горизонта бетонном заборе, и свернула за́ угол. Теперь всё.
отличное повествование!
кайфанул)